У Анатолия Кима в его книге «Гений» есть проходной эпизод. Как Смоктуновский (он, собственно, и есть гений) помог начинающему писателю в первый раз напечататься. И вот сидит теперь напротив, держит в руках новенький номер «Авроры» за 1973 год и говорит, сияя глазами: - Я только что прочитал. Ваши рассказы просто замечательные! И откуда у вас, у узкоглазого азиата, такой дивный русский слог?

- Как, Иннокентий Михайлович? – удивился слегка уязвленный автор. – Вы только сейчас их прочли? Неужели вы их, не читая, отдали в журнал?

- Это чтобы не сглазить! – вывернулся артист.

Так вот. Я, в отличие от Смоктуновского, повесть Кима прочел. И хочу сказать. Я перестал любить выдуманную литературу. Это не мой личный недостаток. Ее все разлюбили. Только ленивый об этом не говорит. Но я не ленивый, поэтому скажу: не люблю больше ничего выдуманного.

Потому что в реальной жизни есть вещи, которые поражают тебя сильнее любого чужого литературного сна. Например, эпизод из книги Кима про то, как Смоктуновскому пришло ощущение (а его нельзя подделать: ни артисту, ни певице, ни поэту, про последний случай еще Ходасевич писал в своей книге «Державин»), в чем же его, Смоктуновского, собственно, и состоит призвание. Призвание к перевоплощению.

А дело было так.

На войне он некоторое время служил в похоронной команде, которая собирала на поле боя трупы погибших и свозила их к братской яме. Дело было летом, запахи были соответствующими. Команда орудовала крючками на длинных палках, а трупы загружала в конные фуры. Трупы укладывали штабелями, друг на друга. И вот вдруг из этой смертной кучи, из самого ее гниющего уже ада, раздается страшный стон и глубокий выдох. Живой!

Вся команда бросается к фуре, растаскивают трупы, чтоб, значит, до того, кто стонал, добраться. А ведь это предел человеческого кошмара: быть заживо похороненным. Причем среди других мертвецов.

В общем, высвободили они его, это вздохнувшего. Точнее выдохнувшего. А он опять рот разинул, выдохнул и замер. Это был такой же мертвец, как и остальные, но у него, видать, газы внутри накопились, вот они и вырвались наружу через глотку.

«И в ту секунду, Толя, - говорит Смоктуновский своему узкоглазому азиату с чудным слогом, - я почувствовал, что во мне вдруг как будто умер я сам, а возник вместо меня тот, который на самом деле был мёртв, но вздохнул как живой. Я не знал, кто он, но он был во мне. Настал момент перевоплощения. Это было первый раз. Было очень страшно, но именно этот страх моего собственного умирания приводил меня к перевоплощению в другой образ. Я начинал жадно жить в этом образе, и никто – ничья воля не могла сбить меня с пути».

По-моему, это круто.

Только ради этого и стоит читать мемуарную литературу. А, может, только ее и стоит читать.