Судя по новостным сайтам Захар Прилепин какое-то время был на Донбассе. Роман писателя «Некоторые не попадут в ад» убедительно опровергает этот факт.

После прочтения книги у меня сложилось стойкое представление, что роман следует числить по ведомству постмодернизма, о смерти которого объявлялось уже не единожды. Текст откровенно слеплен из уже написанных книг и снятых фильмов. «На другой день Глава вызвал меня к себе в резиденцию. В своей манере изложил самые трудные из возможных перспективы: будет танковая атака, — он назвал какое-то несусветное количество танков, я даже в кино столько не видел...». Боевой писатель реагирует как и положено:

— Так точно.

Я вышел на улицу и посмотрел на солнышко.

Сел, покусывая губы, в машину».

Я на войне я не был, но в фильмах такое видел. Перемещаемся в окопы, батальон готовится к бою. Как актёр по Станиславскому показывает зрителю напряжённость? Смотрим-читаем:

«На краю окопа росла какая-то поебень-трава, я оборвал стебелёк, засунул в зубы. Всегда так делал, если находилась травка: личная примета».

Иногда чтение превращается в разгадывание: из чего конкретно взята та ли или иная сцена, образ: «У комкора было интеллигентное лицо инженера или учителя старших классов, по совместительству директора школы: седеющий блондин с тонкими пальцами человека, в юности неплохо игравшего на пианино». Спасибо Захару, что напомнил, нужно пересмотреть «Доживём до понедельника». Когда романист пытается выдать нечто оригинальное, самоделкинское, то результаты не особо впечатляют: «Многие пришли из личного спецназа Плотницкого — луганского главы, похожего на внебрачного ребёнка северокорейского генерала и заведующей продмагом брежневских времён».

Ещё веселей с диалогами, в которых Прилепин доводит до совершенства принцип айсберга Хемингуэя:

— Эмир, а тебе не надоело это?

— Что?

— Всё.

— А тебе?

— Я первый спросил.

— Я первый переспросил.

С другой стороны, диалогов в романе немного в силу его монологичности. Прилепин говорит о себе, война это фон, создающий антураж. Война делает романиста интересней, глубже, привлекательней. Благодаря ей возможны сцены знакомства с тем же Эмиром Кустурицей, готовая иллюстрация к Зигмунду Ф.:

«Не обманул: через пятнадцать минут явился. Собачьи глаза его, одна бровь как-то ниже другой подвисла, щетина чуть седая, улыбается не то чтоб на одну сторону лица, а на, скажем так, полторы стороны, рост огромный, весь такой добрый, как медведь, — если б я родился женщиной, жил бы с одной мыслью: «Эмир, покачай меня», — а так: обнялись, уселись, давай друг на друга смотреть».

Автор уверен, что он нравится, должен нравиться. Символично, что в романе практически нет портретов ополченцев, сидящих в окопах. С любовью описывается Захарченко (Батя, Глава) и его окружение, с симпатией – денщики героя. Первые подчёркивают масштабность героя, вторые – заботятся о нём.

Отдам должное творцу, его посещают экзистенциального толка, хотя и несколько простодушные мысли: «Они меня не узнавали в лицо — никогда, ни разу. Я удивлялся. Потом подавал паспорт — фамилия им тоже ничего не говорила. То ли аномальное количество физиономий, мелькающих перед глазами ежедневно, затёрло элементы в распознавателе лиц, то ли в Ростовской области набирали в пограничники людей, от природы чуждых высоким искусствам, и носителей массовой информации избегающих».

Тут есть другой вариант ответа. Может быть, причина неузнавания в том, что ростовские пограничники как раз читают хорошие книги.

В конце отзыва процитирую вступление автора: «И мысли не было сочинять эту книжку. Сорок раз себе пообещал: пусть всё отстоится, отлежится — что запомнится и не потеряется, то и будет самым главным. Сам себя обманул. Книжка сама рассказалась, едва перо обмакнул в чернильницу». Мне кажется, что классик не прав по отношению к своему роману. Кое-что из обещанного всё же получилось. По крайней мере, определённая отстойность чувствуется.

Чтобы не показаться оголтелым, хочу искренне поблагодарить автора за приведённый им автомобильный плей-лист. Среди более восьмидесяти исполнителей и групп я нашёл неизвестных для себя прекрасных музыкантов.